Мои родители получали много любви друг об друга, но редко делились ею с кем-то еще. Папа приносил маме завтраки в постель на подносе с букетом живых цветов и какой-нибудь книгой ее любимых стихов. Каждый раз, когда на площади играла музыка, папа кружил маму на руках и обсыпал комплиментами, а она громко смеялась и придерживала руками юбку, чтобы та не улетела вверх. Мама всегда получала то, чего хотела и никогда об этом не просила - достаточно было просто сказать "как мне нравится это платье" и платье по волшебству оказывалось в подарочной коробке у нее на туалетном столике в тот же вечер.
Но вот когда папа потерял все, что у него было из-за собственной глупости, мама ни единым словом его не упрекнула и долгое время украшала перловую кашу сердечками из помидоров, которые стала выращивать на окне. Папа знал, что ему доверяют и имел свободу делать ошибки.
До сих пор он ворует цветы для мамы у соседки и кружит ее на площади, а она так громко смеется, что я даже тут иногда слышу этот радостный звон.

Сегодня в автобусе наблюдала милую картину: приятный мужичок лет под 45, с виду абсолютно адекватный, делился со всеми, кто был готов его слушать, своим мнением о гомосексуализме. Этот господин говорил, что все педики — зло и исчадия ада, что за нетрадиционную ориентацию нужно сажать в тюрьму, причем желательно, чтобы она находилась где-нибудь подальше. Он говорил, что он не разрешает своим детям смотреть американские сериалы, ибо там одни гомики, и так далее. Причём все это он говорил без мата и стройными предложениями, но с такой ненавистью, что у меня аж дух захватило. И весь автобус слушал его, ловил каждое его слово, и в глазах людей светилось абсолютное согласие с ним.

Пиздец. Он говорил, мол, это противоестественно, и скоро мы все вымрем, потому что поголовно станем геями. Я просто не знаю, смеяться мне или плакать, если честно. Потому что я бы предпочла гибель всего рода человеческого от толерантности и способности принимать чужой образ жизни бесконечному воспроизведению радикальных экстремистов. Да и, если честно, я смутно себе представляю, как можно насадить ориентацию.

Говоря об этом и опять ссылаясь на слова этого мужичка об американских сериалах, я лично вижу в стремлении понапихать чуть ли не во все фильмы/сериалы однополые отношения желание словить хайп на этой обсуждаемой теме пополам со стремлением показать ещё подрастающим и только осознающим свою особенность подросткам, что они никакие не уроды и не ошибки природы, что они такие же члены общества, как и гетеросексуальные люди. Что в России, кстати, актуально. А вот эти кудахтанья на тему "они хотят сделать моих детей геями" просто смешны, на мой взгляд. Твой ребёнок либо возбуждается на свой пол, либо нет. И это абсолютно не зависит от того, смотрит он фильмы с однополыми отношениями или нет.

И меня действительно очень удивило и задело, что собравшиеся в автобусе люди абсолютно разных возрастов и социальных групп были так единодушны в своей ненависти. Потому что, чёрт возьми, по-моему, человек может придерживаться абсолютно любых принципов и образа жизни, пока это не несёт ВРЕДА окружающим. Только свобода другого человека ограничивает его свободу. И ограничивать её своими представлениями о правильном глупо, потому что для каждого это самое правильное — своё.

Самолеты взлетают каждые двенадцать минут. Разрезают серое, мутное полотно и столп непрекращающегося ливня. Низко воют и оставляют за собой светлую полосу на небе и какое-то необъяснимое чувство в груди: сорваться бы за ним - в небо, утонуть в мягкости серых облаков и встретить свой последний рассвет с выжженными от солнца ресницами.

Телефон с включенным секундомером лежит на моих подрагивающих коленях, а я смотрю на сменяющие друг друга цифры. Секунды бесследно исчезают в своём бесконечном беге, и я чувствую, как драгоценное время проходит мимо: не успевая показаться, проскальзывает сквозь каждую мою конечность и миллиметр тела, позволяя почувствовать напоследок, каково это - терять время.

В голове хаос из мыслей, а грудь рвет от ненужных чувств. Всматриваюсь в белую полосу на небе до боли в глазах и проступающих слёз, словно делая вид, что вот-вот что-то изменю. Ни черта. Прикладываю холодную ладонь к ребрам, давлю, усиленно тру воспаленное место, почти что деру на себе клетчатую рубашку, только бы что-то почувствовать, только бы избавиться от того, что так болит.

Но я принимаю свою тоску. Селю её в укромном месте под левым ребром, сшиваю холодными пальцами и никого к ней не подпускаю. Она давит на покатые плечи, целует в выпирающий седьмой позвонок на моей шее и ледяной ладонью отворачивает моё лицо от собственного отражения на железном навесе крыши.

Самолеты взлетают каждые двенадцать минут. Я вздрагиваю, вслушиваясь в утробный голос двигателя, и закрываю глаза, крыльями расправляя худые руки и кружась против часовой стрелки. Тоска целует мои серые веки и запускает пальцы в спутавшиеся на затылке волосы.

Она обнимает меня, и я впервые понимаю, что от её платья пахнет дождем.

Я очень ленивая. Я ограничиваю своё общение приятными людьми.

нашла свой "дневник хорошего настроения", и хочу его выкинуть в помойку. читаю свои записи и слезы наворачиваются: каким вы ощущаете себя сегодня?
— одинокая
— брошенная
— нелепая
— совершенно одинокая
— беспросветно одинокая
мне 19, и я не улыбнулась ни разу за день, мне 19, и я иду обедать одна, мне 19, и у меня нет друзей, а моему парню плевать на меня (так что в радостях своего бесполезного дня я пишу: "сегодня в разговоре с утра он был нежен со мной"), мне 19, и я королева апатии.
мне почти 21, и я вдохновленный человек, подмечающий детали, тратящий время на саморазвитие и способы осчастливить себя и окружающих, мне почти 21, и я влюбляюсь и влюбляю в себя, мне почти 21, и у меня чудесные друзья, после встреч с которыми я чувствую себя хорошо, мне почти 21, и я люблю не за отдачу, заботу, поддержку и безопасность, а просто потому что я чувствую это и мне замечательно.

Для рыбы вселенная — это озеро, в котором она живет. Что думает рыба, когда ее выдернут, подцепив за губу, сквозь серебристую границу привычного существования в другую, новую вселенную, где воздух для нее — убийца, а свет — голубое безумие? Где какие-то двуногие великаны без жабр суют её в душную коробку и, покрыв мокрой травой, оставляют там умирать?

Хочу надеть самое красивое платье и не выглядеть человеком, который хотел надеть самое красивое платье.

теперь в стакане, стоящем на раковине в моей ванной комнате, находится твоя зубная щётка, купленная специально для моего дома. в коридоре стоит твой самокат. в стиральной машинке крутится твоя и моя одежда. это ведь так просто – быть со мной, если тебе этого хочется. обнимать меня ночью и терпеть мои поглаживания и малюсенькие поцелуйчики в твоё плечо, не приступать к еде, пока я на закончу готовить и не сяду рядом (даже если я делаю все очень долго), не смотреть без меня новые интересные штуки, помогать мне с выбором йогурта или булочки. это не титанический труд и не вынужденные жертвы во имя непонятно чего. это когда вместе лучше, чем с кем-либо и где-либо.

все околонаучные тексты, которые я когда-либо читала, главной целью ставили запугать заумью, запутать читательницу и скрыть за не шелухой, но толстенной коркой ничего не значащих слов малююсенький смысл.
это же отвратительно.
кругом эта профанация.
самое сложное - это писать просто, красивым языком и без выкрутасов.

впереди носятся птицы, черпают крыльями неба синь, ныряют в потоках воздуха, взмывают клиньями, кружатся, как опавшая листва в вортексе. мы стоим у обрыва, под ногами - город в полуденном солнце, за спинами ветер гнет кроны деревьев, и листва шумит, как море, и в этом шуме зеленых волн тонет и стук сердца, и дыхание, и крики колонии: здесь в ней десятки, сотни пар. у них бледно-оранжевые перья, их голоса похожи на скрип ржавых петель, а там дальше, за мертвыми озерами, за клубами пыли и песка, желтые драконы выворачивают яд из кузовов, черпают песок, роют, вскапывают, давят. здесь от людей только сердца в железных кабинах, только рев самолета, и мы. формы, очертания, как на картинах сюрреалистов: его красные руки, мои растрепанные волосы.
- если ты упадешь с обрыва, я за тобой не полезу. останешься там и будешь реветь.
- (полезешь). я могу написать записку, чтобы тебя в этом не винили. (тебе будет грустно без меня, мне бы было).
он оседает в траву и говорит, что, может быть, мог бы стать счастливым. я обнимаю свои колени и закрываю глаза.